Когда на играх Олимпийских,
На стогнах греческих недавних городов,
Он пел, питомец муз, он пел среди валов
Народа, жадного восторгов мусикийских,—
В нем вера полная в сочувствие жила.
Свободным и широким метром,
Как жатва, зыблемая ветром,
Его гармония текла.
Толпа вниманием окована была,
Пока, могучим сотрясеньем
Вдруг побежденная, плескала без конца
И струны звучные певца
Дарила новым вдохновеньем.
Когда на греческий амвон,
Когда на римскую трибуну
Оратор восходил, и славословил он
Или оплакивал народную фортуну,
И устремлялися все взоры на него,
И силой слова своего
Вития властвовал народным произволом,—
Он знал, кто он; он ведать мог,
Какой могучий правит бог
Его торжественным глаголом.
Но нашей мысли торжищ нет,
Но нашей мысли нет форума!..
Меж нас не ведает поэт,
Высок полет его иль нет,
Велика ль творческая дума.
Сам судия и подсудимый,
Скажи: твой беспокойный жар —
Смешной недуг иль высший дар?
Реши вопрос неразрешимый!
Среди безжизненного сна,
Средь гробового хлада света,
Своею ласкою поэта
Ты, рифма! радуешь одна.
Подобно голубю ковчега,
Одна ему, с родного брега,
Живую ветвь приносишь ты;
Одна с божественным порывом
Миришь его твоим отзывом
И признаешь его мечты!
Своеобразный поэтический манифест Евгения Абрамовича Баратынского «Рифма» появился на страницах сборника «Сумерки».
Стихотворение создано не позднее 1840 года. Уже несколько лет поэт ведет затворнический образ жизни, практически не пишет, отходит от литературных кругов. Среди причин – разлад поэта с веком. Современность, несмотря на технический прогресс, кажется ему периодом распада, утраты связей, глубины чувств. В новом «железном» мире, кажется, больше нет места искусству. В жанровом отношении – философская лирика, рифмовка смешанная, с присутствием охватной, деления на строфы нет. Стихотворение построено на сопоставлении. Торжественное, звучное начало стиха – дань и античным авторам, и отечественному классицизму. Кроме того, первая строка дословно совпадает со строкой одного из стихов К. Батюшкова. Поэт уверен, что в античном мире «питомец муз» и «оратор» действительно были властителями дум. Они всегда могли рассчитывать на «сочувствие», отклик народа, власть их слова была сродни чарам. Поэт был избранным, носителем высокой миссии по воспитанию духа народа. Теперь же всякого литератора встречают чуть ли не с насмешкой, слушают, зевая. Среди публики, только с виду живой, поэт-изгой начинает сомневаться в собственном таланте. Однако гармония созвучий, рифм, мелодия стиха, полет мысли и чувств становятся ему порукой, что труд его не напрасен. Искусство все то же, и по-прежнему обладает чудесной силой вдохновлять и поражать воображенье. Значит, найдутся и сердца, до которых еще можно достучаться. Этим стихотворением Е. Баратынский завершил свою книгу. Для него Эллада, Древний Рим – не прошлое, тем более, полулегендарное, а реальность. Он желал бы синтеза настоящего с тем лучшим, что было когда-то утрачено, отброшено, забыто. Перечислительные градации, анафора («когда на»), многосоюзие. Повторы: он пел. Сравнения: как жатва, голубю ковчега (имеется в виду ковчег библейского Ноя). Лексика возвышенная, частично устаревшая («хлада», «меж», «зыблемая», «устремлялися»). Апострофа (отвлеченное обращение): ты, рифма! Град вопросов и восклицаний. Местоимение «мы» обобщает бедственную картину для всех деятелей современного искусства. Антитеза: недуг иль дар. Эпитеты: дружелюбной тайны, безжизненного сна.
В «Рифме» Е. Баратынский напоминает, что искусство создается не ради искусства, а для людей. Вернуть поэзии власть над сердцами – задача, которую он ставит перед поэтами будущего.